Неловко от осознания, что мои два деда живы. И я имею возможность пригласить их в свой большой и собственный дом. Но я не знаю, как вести себя. Я никогда с ними не общался раньше. Не хочу их обидеть неосторожным словом. Они моложе меня. Сейчас им всего по 30 лет. Эти два молодых человека несоизмеримо старше меня. Им всегда будет только тридцать...

Они проходят и осматривают дом. Бурно радуются и говорят, что о таком даже не мечтали. Потом рассматривают мой большой черный внедорожник. Оба удивляются, а один из них говорит, что он скорее, больше похож на танк, чем на автомобиль. Затем они ходят по большому участку возле дома и недоуменно спрашивают меня, почему ничего не посажено и столько земли пропадает зря. Мне неловко. Они оба из далекой деревни. Я заверяю их, что обязательно посажу что-нибудь, что просто земля в этот год отдыхает.

Потом, за столом, когда уже выпили, они спрашивают про семью, про детей. Я рассказываю, что дети уже большие, что все выучились в институтах и живут в своих квартирах. Они быстро захмелели и искренне радуются. И я не понимаю, то ли за себя, то ли за внука. То есть за меня. Я ухаживаю за ними, как никогда прежде, ещё ни за кем ни ухаживал. Я хочу показать им всю свою благодарность и признательность. Благодаря им, имею возможность сегодня жить. А им и без этого хорошо. Они наливают, чокаются, потом обнимаются и потом мы все плачем..

Я наливаю ещё по одной. Они вдруг смолкают. А один дед, который мамин папа, просит принести ещё один стакан. Второй молча соглашается с ним, одобрительно кивнув головой. Уже через минуту стакан стоит наполовину полный. Дед накрывает его куском черного хлеба. Враз протрезвевшие, молча берут свои стаканы и глядя куда то в сторону, не чокаясь, даже не выпивают, а скорее забрасывают содержимое в рот. «За тех, кто не вернулся из боя». Поставив стаканы, так оба и стоят долго, не притронувшись к закуске..

Я наверное, понимаю их. Мне уже за пятьдесят. Я вынужден быть счастливым за них. За их несостоявшуюся жизнь. За то, что не хоронил друзей после боя, за то, что нянчил и растил детей. За то, что построил свой собственный дом. За то, что посеял газон вместо картофеля..

Потом мы долго сидим в тишине. Они молча курят. Один из них спрашивает, помнят ли люди о них? Помнят, отвечаю. Улицы, проспекты, площади называют именами героев той войны. «Бессмертный полк». «Бессмертный полк»? удивляются оба, что это? Это когда ваши внуки и правнуки несут ваши фотографии, как-будто на военном параде. Здорово, они оба радостно переглядываются. И настроение у них поднимается. Что и ты тоже? - их глаза останавливаются на мне.

Я мгновенно трезвею под их пристальным взглядом. Конечно! - безбожно вру. Я же не могу им сказать, что они не оставили мне ни одной своей фотографии. И что, все прям, так и несут? им ни как не успокоиться. Да нет, не все. Есть и такие, которые злятся и осуждают. Их не удивляет это, они многое знают в этой жизни.

День, тем временем, близится к концу. Прежде чем, они уйдут, растаяв белыми журавлями в небесной синеве, в последний раз наливаю по полной на дорожку. Перед дорогой они неспеша закуривают, смакуя и втягивая в себя едкий дым. Наконец, один из них глубоко вздохнув, тушит папиросу пальцами и прощаясь со мной, кладет сильную руку мне на плечо:
«Они злятся потому, что несчастливы. Их просто никогда не убивали»...

Рустем Шарафисламов