О наших иммигрантах в северной Америке, ученых, писателях, композиторах, певцах, живших здесь задолго до нас, написано немало. Имена многих вошли навсегда в пантеон мировой культуры.
Однако, есть и такие, которые известны далеко не всем.
Одним из них был Николас де Грандмэзон.

Человек необычной судьбы, волею обстоятельств оказавшийся много лет назад в Канаде и ставший здесь известным художником.

Я считаю, что мне повезло, поскольку оказался в числе тех немногих наших иммигрантов, которым в силу своей журналистской профессии посчастливилось столкнуться с творчеством этого поистине удивительного человека. Произошло это совершенно случайно в доме моего канадского коллеги. На стене комнаты я увидел поразивший меня мастерством исполнения большой портрет индейца. Кто автор? – спросил я хозяина. – Как кто? – даже удивился тот. -Ты его наверняка должен знать. Это же ведь ваш русский художник Николас де Грандмэзон… Так впервые услышал я имя мастера, о котором потом рассказал на страницах газеты «Новое Русское Слово» и в передачах Международного канадского радио. Однако, до того, как это произошло, пришлось буквально по крохам собирать воедино из разрозненных материалов библиотечных архивов и рассказов знавших его людей сведения о жизни и творчестве этого удивительного, на мой взгляд, человека. Незаурядной личности, наделенной яркими индивидуальностью и талантом. Человека независимого духа, романтика, одного из самых блестящих североамериканских интерпретаторов индейского характера, отраженного в созданной им портретной галерее.

Он родился в Москве 24 февраля 1892 года в знатной дворянской семье, уходившей своими корнями по отцовской линии в далекую Нормандию. Вместе с группой других осиротевших во время французской революции детей казненных аристократов прадед Николаса, маленький Жан прибыл по приглашению императрицы Екатерины Второй в Санкт Петербург. Как и все остальные он получил здесь со временем военное образование и в чине русского полковника сражался потом со своими бывшими соотечественниками в Отечественную войну 1812 года.

Жан де Грандмэзон и стал родоначальником семейной военной династии. Сын его Петр был военным врачом, внуки Рафаэль и Леонид – офицерами. Предполагалось, что и сын Рафаэля, Николас тоже пойдет по отцовским стопам. Тем более, что, получив блестящее образование сначала в лицее, а потом и в военной академии, тот был направлен сразу же по ее окончанию в санкт-петербургский Невский полк. А в начале первой мировой войны он оказался на фронте. Однако, на этом военная карьера Николаса неожиданно оборвалась. Будучи раненным в августе четырнадцатого года, он попадает в немецкий плен, в котором и проводит последующие четыре года. Спасаясь от монотонности лагерной жизни, Николас занимается изучением языков и увлекавшей его еще с детских лет живописи. Освобожденный из плена после окончания войны, он возвращается затем в Россию, где уже бушевала к тому времени гражданская война, и примыкает к белой армии. Направленный оттуда в учебно-тренировочный лагерь для русских офицеров в Ньюмаркете, в Англии он узнает там о победе большевиков. Эта весть отбивает у него всякое желание возвращаться снова на родину.

Трудно сказать, как сложилась бы жизнь Грандмэзона на чужбине без гроша в кармане и какой-либо гражданской профессии, если бы не помощь товарищей по бывшему немецкому лагерю. Зная его любовь к живописи, они помогли Николасу получить художественное образование. Однако, даже став профессиональным художником, тот не собирался успокаиваться на достигнутом. Его совершенно не устраивала перспектива благополучной английской обыденности. А поскольку в те годы многие англичане стремились испытать свою судьбу в совершенно необжитой и сулившей неограниченные возможности Канаде, решил последовать их примеру и Грандмэзон.

Осенью 1923 года он эмигрирует за океан. Сначала поселился в Виннипеге, где вскоре стал одним из художников-иллюстраторов. Но даже иллюстрирую местные журналы, он не прекращает заниматься своим любимым делом – портретной живописью. Своих потенциальных героев  ищет прежде всего среди окружающих. Постепенно поиск  выходит сначала за границы  Виннипега, а потом и  Манитобы.

Путешествуя по прериям некогда дикого Запада, он постоянно встречает на своем пути самых различных людей: торговцев пушниной, охотников, золотоискателей… Итогом этих встреч стала осенью тридцатого года самая первая персональная выставка его работ в одной из виннипежских картинных галерей. Ему удалось продать тогда шесть экспонировавшихся на ней портретов, что позволило заниматься любимым творчеством, не думая о хлебе насущном.

Однако, главным итогом тех путешествий стало открытие художником своего главного героя: коренных жителей канадских прерий – индейцев. Отделенные от белых языковыми, культурными и расовыми барьерами, они жили в своих убогих резервациях. Но за убогостью и нищетой индейского быта, за отражавшими тоску и страдание потухшими взглядами их обитателей русский романтик и идеалист Николас де Грандмэзон сумел разглядеть качества, воплощающие в себе все то хорошее и благородное, что было присуще этим гордым и независимым некогда людям. В лицах индейцев увидел он черты независимых,  гордых охотников и воинов, а в их глазах прочитал выражение благородства и доброты. «Я люблю индейцев как братьев, в их крови – характер, цвет и история», - скажет он позже в одном из своих интервью. Художник все больше и больше убеждается в том, что именно индейцы были теми идеальными героями, которых он постоянно стремился найти в своем творческом поиске.

С годами Николас объехал всю Канаду, однако только в западных ее индейцах, чей контакт с белой цивилизацией был значительно короче, чем у их восточных собратьев, видел он классические черты, как он их сам называл, аристократов Северной Америки. В их лицах умудрялся усматривать некое одному ему видимое сходство с ликами святых на русских иконах. В непрестанных путешествиях по Западу Николас постоянно знакомится с жизнью различных индейских племен: Пейган, Блад, Стоней, Сарси, Кри… Он был одним из немногих в то время канадских художников, по-настоящему увлеченных индейской тематикой. Естественно, у него были в этой области предшественники. Американец Джордж Кэтлин, проложивший в мировой живописи самые первые индейские маршруты. Последовавший вслед за ним затем еще в викторианскую эпоху канадский первооткрыватель в этой области Пол Кэйн, художники Фредерик Вернер, Джеймс Хендерсон, Эдмунд Морис и другие.

Несомненно, Николас де Грандмэзон был знаком и с их творчеством. Однако, в своих работах он даже и не пытался отталкиваться от уже увиденного. «Своих» индейцев художник писал так, словно самым первым открывал их не только для себя, но и для всех остальных. Вероятно, именно по этой причине выполненные им индейские портреты не спутаешь никогда с полотнами никаких других художников. В своих работах он сразу же перешел на пастель, отказавшись от масла, поскольку только пастель, по его убеждению, была способна передать полностью тепло и мягкость человеческой кожи. Для большей выразительности он использовал в своем творчестве и специальную пастельную бумагу, которую выписывал для этого из Франции.

В начале 30-х годов художник окончательно обосновывается в Калгари, поскольку город находился вблизи от многочисленных индейских поселений. К этому времени относится и женитьба его на молодом скульпторе Софье Дурновой, дочери русского полковника, оказавшегося после революции так же, как и сам Николас, за пределами родины. Но даже женитьба не могла удержать Николаса в четырех стенах. Как и прежде, он предпочитал спокойной домашней жизни путешествия по резервациям.

В 1942-м году Николас де Грандмэзон был избран членом престижной Королевской канадской академии. Однако активным ее членом он так никогда и не стал, по-прежнему отклоняя любые предложения выставляться в коммерческих галереях либо участвовать в художественных выставках. Всему этому Грандмэзон, как и прежде, предпочитал встречи со своими непосредственными героями. В подобном отношении к своему профессиональному братству его коллеги усматривали явное высокомерие и платили Николасу той же монетой, утверждая, что тот всего лишь коммерческий портретист. Но Грандмэзона мало занимало, что думают и говорят о нем другие. Он жил в своем собственном мире и всё выходившее за его пределы для него просто не существовало. Поэтому не было для художника большего счастья, чем то, которое испытал он в те минуты, когда индейцы племени Пейган избрали его, уроженца России Николаса де Грандмэзона, своим почетным вождем. На торжественной церемонии обряда посвящения в вожди, под ритмический бой барабанов старый индеец Чарли-Орел водрузил ему в тот вечер на голову символ верховной власти - убор из орлиных перьев. И сразу же воздух огласил пронзительный воинственный клич собравшихся, приветствовавших таким образом своего нового собрата, окрещенного отныне ими новым индейским именем Инак-Сапоп, что означало на их языке «Маленькое перо».

«Они для меня все равно что дети, и мне хочется сохранить их лица для потомства. Я буду рисовать их до самой смерти», - говорил художник. Он умер весной 1978 года. После службы в русской православной церкви в Калгари тело его перевезли в резервацию племени Пейган, где он и завещал похоронить себя на старом индейском кладбище. Все тот же Чарли-Орел, посвящавший его когда-то в почетные вожди своего племени, прочел над гробом Маленького Пера из России заупокойную молитву и тело его было предано земле. Там, на юге Альберты, в небольшом городке Броккет, к которому примыкает вплотную резервация племени Пейган, и покоится сейчас в окружении могил Быстрого Ходока, Бычьей Головы, Голодной Вороны, Волчьего Хвоста и многих других легендарных некогда сынов этого индейского племени, особая могила русского человека, который называл себя их белым братом. Человека, оставившего после себя не только великолепные картины.

Подобно своему прадеду Жану в России, Николас де Грандмэзон стал тоже родоначальником семейной династии в Канаде. Однако, в отличие от того, не военной, а сугубо мирной – династии художников. За несколько месяцев до смерти ее основателя в одной из художественных галерей Банфа состоялась их семейная выставка. На ней экспонировались скульптурные работы его жены Софьи, картины ставшего известным канадским художником старшего сына Рика, портреты, написанные дочерью, художницей Тамарой Шолерман, а также мозаика из цветного стекла работы другой дочери – художницы Лу-Сандры Феррари. Дополняя этот портрет в семейном интерьере, заметим, что второй его сын, Николас-младший стал архитектором, а третья дочь, Соня Сцабадос – коммерческим экспертом в области искусства. С некоторыми из них, включая и жену самого Николаса де Грандмэзона, Софью, мне довелось встретиться уже после того, как в 1988 году в газете «Новое Русское Слово» была напечатана впервые моя статья об этом художнике. От них мне удалось узнать немало интересных деталей, еще более дополнивших портрет этого удивительнейшего человека. Калгарийца, о котором, к сожалению, ничего не знают его нынешние русскоязычные земляки в Канаде. Как не знал ничего о нем и я сам до тех пор, пока в силу случайных обстоятельств не открыл для себя этой неизвестной странички из истории русской иммиграции в Канаду.

Эдуард Шаков